 Именно
так. Успешно пройдя требуемые медицинские обследования, получил “добро” на
подготовку к космическому полету от врачей, однако по не зависящим от него
причинам не имел счастья дождаться этого наяву. Крестьянский сын из уже исчезнувшего с лица
земли сюникского села Шинуайр
(теперь здесь раскинулось водохранилище), он в 1962 году окончил географический
факультет Ереванского государственного университета, затем
физико-математический факультет МГУ и аспирантуру Ленинградского университета,
работал ведущим конструктором, а затем главным специалистом в Особом
конструкторском бюро “Интеграл”, занимался вопросами аэрокосмического
зондирования поверхности нашей планеты, оптимизацией деятельности космонавтов
при проведении экспериментов по изучению деятельности Земли.
Работал с ЦКБ “Южный”, с Институтом геофизики в Москве, много лет сотрудничал с
Академией инженерно-космических исследований имени Можайского. Гурген Абелович, который уже
более 30 лет живет в Санкт-Петербурге (он один из активных членов армянской
общины города), в эти дни гостил в Ереване. Беседа с ним и легла в основу
предлагаемой публикации.
ПРИГЛАШЕНИЕ В КОСМОС
Еще
студентом Гурген искал пути выхода на научные
космические программы. Искренне и совершенно справедливо считая, что в космос
обязательно должны летать и профессиональные ученые тоже, он хотел внести свой
вклад в изучение Земли с помощью космических аппаратов. Студентом 3-го курса
МГУ подготовил “записку-программу”, в которой доказывал, что только специалисты
в состоянии проводить не предусмотренные программой полета наблюдения и
эксперименты исходя из сложившейся ситуации. Своими обоснованиями поделился с
основоположником космической медицины, академиком, секретарем президиума АН
СССР Норайром Сисакяном, с
сыном которого вместе учился в МГУ, а затем представил “записку” в Комиссию по
исследованию и использованию космического пространства Академии наук. Гурген был уверен, что его программа затеряется в недрах
письменных столов, однако, и это было чудом, комиссия прислушалась к мнению
26-летнего студента и отнеслась с пониманием к его желанию принять участие в
проведении экспериментов в космосе. На представление программ, анкет,
характеристик-рекомендаций и другой документации, которая постоянно
модифицировалась, у Гургена ушло четыре года. Он
успел вырасти из студента в аспиранты, когда наконец
получил заветное заключение “годен к работе в космосе” от “космических” врачей.
Узнал об этом в день своего 30-летия — 4 ноября 1970 года. И хотя с трудом, но
добился разрешения слабокрепленым чаепитием отметить
столь редкое “резонансное совпадение” с коллективом, с которым сдружился за
полтора месяца ежедневного общения. А отметить было что — отбор был предельно
жестким, из 980 претендентов были утверждены всего трое. Пройдя медицинские
лабиринты, Гурген взялся за подготовку программы
исследований и экспериментов по наукам о Земле во время космического полета.
Несекретную часть этой программы ему разрешили опубликовать в 1975 году в книге
“Специфика участия космонавтов в геокосмических экспериментах”. Параллельно
участвовал в летних и зимних контрольно-тренировочных сборах, которые включали
в себя прыжки с парашютом, горные восхождения, центрифугу, барокамеру. Труднее
всего давалось ему плавание. Тренер говорил, “что человека с таким
патологическим устремлением как камень идти вниз
никогда не встречал”. Но кандидат в космонавты должен был уметь плавать, и Гурген с присущей ему целеустремленностью овладел и этим
видом спорта.
КАТАСТРОФА ВНЕСЛА КОРРЕКТИВЫ
Но космонавты от академии были обречены на неучастие в полетах. Летом
1971 года произошла страшная трагедия — во время возвращения на землю из-за
разгерметизации кабины спускаемого аппарата корабля “Союз-11” погибли
космонавты Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев.
В 60-е годы шло сумасшедшее соперничество между Советским Союзом и США за
приоритеты космических программ. Хрущеву доложили, что американцы готовят к
полету экипаж из трех человек. До этого летали по два. Никита Сергеевич
приказал главному конструктору Сергею Королеву (снимок слева) опередить
американцев и отправить в космос к очередной годовщине Октябрьской революции
трех космонавтов. “Это невозможно”, — заявил Королев. “Ничего не хочу знать!
Чтобы к празднику трое наших были в космосе”. Пришлось
подчиниться. Королев собрал ведущих специалистов. “Я понимаю, что это безумие,
но задачу нужно решить...” Один из инженеров предложил Королеву отказаться от
скафандров и таким образом сэкономить на весе и объеме. “Я готов лететь
третьим, — сказал он. — Без скафандра”. И полетел. Это был Константин
Феоктистов. С тех пор советские космонавты летали в космос в спортивных
костюмах. Если бы Добровольский, Волков и Пацаев были
в скафандрах, то остались бы живы. После их гибели
было принято решение, чтобы во время старта и посадки космонавты находились в
скафандрах. А это означало, что летать могли только двое и что “академики”, так
их тогда называли, никаких шансов попасть на борт космических аппаратов не
имеют. Только военные летчики — в качестве командиров экипажей и разработчики
космической техники — в качестве бортинженеров, и ни один из них не уступил бы
место врачу или ученому. Десять последующих лет Гурген
Иванян, все еще надеясь на разработку трехместного
корабля, участвовал во всех проводимых тогда сборах. Ни один из прошедших отбор
ученых, ни до, ни после, не дождался своего часа. Тогда Иванян
впервые осознал, что космос может одаривать драмой не только там, вдали от
земли, но и задолго до прикосновения к нему.
ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Новая
встреча с “космическими докторами” у Иваняна
произошла через двадцать лет. Накануне своего 50-летия он еще раз предпринял
отчаянную попытку осуществить мечту — на этот раз с журналистами, поскольку еще
со студенческой скамьи писал статьи на разные темы в армянские издания, а затем
в газету Ленинградского университета. Согласие Главкосмоса
на полет японского журналиста на советском космическом корабле к орбитальной
станции “Мир” сильно “задело” честолюбие отечественных мастеров пера, ведь это
должно было стать (и стало) первым космическим полетом профессионального
журналиста. Дабы не потерять приоритета, Союз журналистов СССР создал
“космическую” комиссию, выступившую с инициативой отправки советского
журналиста раньше японского. Был объявлен творческий конкурс. Из тысячи
участников после трех туров осталось 38, 18 из них, в том числе Иванян, были допущены к стационарному обследованию. Но
наученный горьким опытом, не веря в реальность этого, он на финише добровольно
сошел с дистанции. Опасения оправдались — за 14 месяцев, остававшихся до полета
японца, невозможно было подготовить советского журналиста даже технически.
Только на общекосмическую подготовку уходит полтора
года, год требуется и для подготовки в составе экипажа. Но главное,
отшучивается Гурген Абелович,
не результат, а участие. А так я дважды побывал у “космического” порога. В космосе
я хотел работать по своей основной специальности, тем более что вопросами
изучения поверхности Земли и ее атмосферы, постановкой многих экспериментов в
освоении приемов космовизуальных наблюдений занимался многие годы и накопил большой научный материал. Гурген Иванян перечисляет свыше
ста различных наук о Земле, в решении которых первостепенную важность имеет
работа специалиста в космосе. Подавляющее большинство этих задач до сих пор
ждет своего решения. В.Шаров, проходивший медицинское
обследование для полета в космос вместе с Гургеном Иваняном, пишет: “Несостоявшийся полет в космос
таких людей, как Иванян, символизировал провал в
непосредственном исследовании космоса учеными, провал, который отбросил страну
далеко назад по сравнению с американцами, проводящими совсем иную космическую
политику. У них подобных специалистов в отряде астронавтов в два раза больше,
чем пилотов и бортинженеров”.
К ЗВЕЗДНЫМ ВЫСЯМ МОГЛИ ВОСПАРИТЬ С ДЕСЯТОК АРМЯН
В
советское время из всех кандидатов в космонавты до стартовой площадки доходила
примерно треть, в то время как в США почти все кандидаты в астронавты (97
процентов) совершили полеты. В том числе и первый армянин-стратонавт Джеймс Бейджин (настоящая фамилия Багиян,
предки из Карабаха), в 1989 и 1991 годах побывавший в космосе на бортах “Дискавери” и “Колумбия”.
В начале советской космической эры на ведущих постах в отечественной и
зарубежной космонавтике работали десятки ученых и конструкторов-армян, было и
несколько наших соотечественников, претендовавших на полет в космос. В 1968
году на встрече с армянскими учеными космонавт Леонов сказал, что при “Гагаринском наборе” медицинское обследование проходил
летчик Назарян. В конце 60-х, когда Иванян сам был на
обследовании в Московском институте медико-биологических проблем, в книге
регистраций ему попалось несколько армянских фамилий — Петросян, Калашян, Абаян, Карагезян. Карен Карагезян был
сотрудником Центрального конструкторского бюро машиностроения, или “фирмы
Королева”, как его тогда называли. Во время медицинского обследования врачи
обнаружили у него полипы в кишечнике. Операцию делал сам министр
здравоохранения Петровский, но после нового обследования врачи сочли его
негодным для полета. Это так расстроило его, что Карагезян
вообще отошел от работ по космической тематике. Путь в космос оказался закрытым
и для молодого специалиста из так называемой фирмы “Челомея”
Владимира Геворкяна, родом из Аштарака. Преодолев все медицинские обследования,
Геворкян был зачислен в группу космонавтов-испытателей ЦККБ, несколько раз
проходил ежегодное переосвидетельствование, после чего пришел к выводу, что не
всегда решающее значение имеют кондиционное здоровье и профессиональные
качества. По схожим причинам было наложено вето и на кандидатуры
летчиков-испытателей Владимира Назаряна, Владимира Казаряна. Нельзя не уважать ребят, которые, пройдя полный
курс медицинских обследований и оказавшись полностью годными для спецподготовки, потом долгие годы проходили здесь
медицинские переосвидетельствования и продолжали верить в свою счастливую
звезду, впрочем, без особых надежд на успех.
...После
развала СССР “Интеграл” перестал существовать, но программа, по которой
работает сегодня Гурген Абелович,
по-прежнему связана с космосом, точнее с обзором научных публикаций по
космонавтике, исследованиям Земли, экологии, географии, аэрозольной
составляющей атмосферы. “Мне предоставлена возможность удовлетворять
собственное любопытство, как говорил лауреат Нобелевской премии Арцимович, за
счет государственных средств”. Поэтому задаю вопросы уже про нынешнюю ситуацию
в космосе.
—
Многие знаменитости скупают участки на Луне. Свидетельствует ли это о том, что
лунный десант землян готов к освоению спутника Земли?
—
Луна, по-видимому, будет освоена в ближайшее десятилетие. США готовят программу
по созданию постоянной лунной базы к 2018 году. К полету на Луну готовятся
Индия и Китай. Россия в этой гонке не участвует. Интерес к освоению Луны
объясняется еще и тем, что там много полезных ископаемых, в том числе
минералов, которых нет на нашей планете. Обсуждается и программа пилотируемых
полетов на Марс, но это международный проект. Если раньше он оценивался в
100-150 миллиардов долларов, то сейчас на его реализацию требуется уже не менее
500-600 миллиардов. Участие россиян в этом проекте
несомненно — таких навыков по долгосрочным космическим полетам нет больше ни у
одной страны.
—
Россия по космосу уже не впереди планеты всей?
—
В исследованиях планет солнечной системы — Марса, Плутона, Меркурия, Сатурна —
американцы нас сильно опережают. Хотя в конце 60-х у СССР были большие успехи
по исследованию Венеры. Сегодня Россия может конкурировать лишь в пилотируемой
космонавтике — у американцев нет надежных космических аппаратов. “Шаттл” списан из-за возникающих
дефектов на внешней оболочке покрытия. Поэтому американские астронавты летают к
орбитальной космической станции на наших “Союзах”. И платят, кстати, за это
немало.
Сейчас создается новая модификация космических аппаратов — воплощается в жизнь
идея слетать в космос как ракета, вернуться как планер. Предполагается, что
такая система будет создана в США уже в 2014 году.
—
Многие интересуются НЛО, верят в их существование. Что можете сказать о
них?
—
Как-то меня привлекали в качестве эксперта по оценке слухов об НЛО, которые
поступали в географическое общество в Санкт-Петербурге. Я могу лишь повторить
слова ныне покойного директора Пулковской обсерватории член-корреспондента АН
России Кратта: “Есть тысячи доказательств, что НЛО
существуют, что это “дело рук” внеземных цивилизаций, но нет
ни одного полностью достоверного”. Ученые оценивают ситуацию с НЛО так — 95%
поступающей информации всегда земного происхождения и только пять процентов (а
это миллионы ежегодных сообщений), которые невозможно объяснить земными
явлениями.
Нора
КАНАНОВА, «Новое время» |
