Повестка визита В.
Путина в Турцию в августе текущего года концентрировалась практически полностью
вокруг темы двустороннего энергетического сотрудничества и обсуждения
возможностей взаимного участия России и Турции в тех проектах, в отношении
которых стороны до этого проявляли нейтральный характер.
В российско-турецких
отношений, прогресс которых за последние годы очевиден и этому прогрессу
способствует прежде всего энергетическая составляющая двусторонних отношений,
сложилась следующая действительность:
хотя Россия и пытается дистанцировать свои отношения с Турцией от
военно-политической проблематики на Южном Кавказе (в том числе и по вопросу
карабахского конфликта), турецкая сторона каждый раз всё настойчивее стремиться
проводить жёсткую зависимость между эффективностью развития отношений с Россией
от готовности последней к совместным с Турцией подходам в регионе. Именно
турецкая сторона после каждой встречи на высшем или другом официальном уровне
акцентирует факт того, что позиции сторон по региональной проблематике
практически схожи. При этом российская сторона отмалчивается. Возможно, что
между Россией и Турцией есть договорённость о том, что Турция время от времени
может выступать с соответствующими заявлениями для её внутриполитических целей
и целей поддержания отношений с Азербайджаном на уровне союзнического
опекунства. Россия при этом будет “закрывать глаза” на эти заявления Турции,
даже если они не отвечают реальному положению дел.
Есть косвенные
подтверждения тому, что такое поведение Турции несовсем удобно российскому
руководству и прежде всего нынешнему премьер-министру страны В. Путину. Во время совместной
с премьер-министром Турции пресс-конференции по итогам визита, наряду с обычным
заявлением В. Путина о том, что “Мы не
можем подменять собой конфликтующие стороны. Мы можем выступать только
гарантами этих процессов и договоренностей. Мы будем всячески помогать тому,
чтобы эти договоренности и компромиссы были найдены, достигнуты и привели бы к
полному и окончательному урегулированию”, прозвучали и его слова об
активной роли Д. Медведева в урегулировании конфликта на нынешнем этапе. В. Путин
подчеркнул, что Д. Медведев “проводит
большую позитивную работу, связанную с урегулированием карабахской проблемы”.
Это заявление прозвучало
на том известном фоне, когда активность Д. Медведева в роли посредника в
карабахском урегулировании разворачивается в контексте газового заигрывания с
Азербайджаном, но при этом реальные энергетические нити решения подобных
вопросов (покупка Россией газа у Азербайджана) находятся в руках команды В.
Путина и его ближайшего окружения (вице-премьер И. Сечин и глава “Газпрома” А. Миллер). Получается,
что В. Путин переводит стрелки ожиданий турецкой и азербайджанской сторон на Д.
Медведева, говоря об особой роли последнего на нынешнем этапе карабахского
урегулирования, но при этом понимает, что эта роль носит практически антуражный
характер, ибо возможное принципиальное решение в Москве “по Карабаху” (в первую
очередь, о необходимости передачи под контроль Азербайджана территорий
Низинного Карабаха) будет приниматься с учётом задействования рычагов,
находящихся в прямом распоряжении В. Путина.
Помимо этого, необходимо
учитывать и то, что решение карабахского вопроса по схеме, о которой многое
говорится в последнее время – передача Азербайджану пяти районов сразу, двух
районов позже и референдум в Нагорном Карабахе – находится в определённом
противоречии с интересами военного и военно-политического (в частности, вице-премьер
С. Иванов, структуры национальной безопасности и внешней разведки)
истеблишмента России. Проявление этих интересов стало особенно
рельефно после событий вокруг Южной Осетии и Абхазии в августе 2008 года: формирование Коллективных сил
оперативного реагирования (КСОР) ОДКБ, акцентирование прибывания Армении в ОДКБ
под защитой статьи 4 Договора Организации, усиление Россией своего военного
присутствия в Армении. Высшее военное и военно-политическое руководство России
не может не учитывать того факта, что распространение Азербайджаном своего
контроля на территории Низинного Карабаха будет способствовать военной
дестабилизации в регионе, сопровождающейся усилением роли НАТО в Южном Кавказе,
в то время как нынешняя ситуация нахождения этих территорий под эффективным
контролем армянской стороны так или иначе указывает на пребывание Нагорного и
Низинного Карабаха в зоне влияния ОДКБ.
В высших структурах
российской власти по некоторым важным вопросам внешнеполитической повестки дня
проявляется нестыковка позиций военного командования страны с линией
администрации президента и министерством иностранных дел (на нынешнем этапе эта
нестыковка проявляется в целом в виде “молчаливого несогласия” некоторых высших
армейских чинов и лиц, близко стоящих к вице-премьеру С. Иванову, к проведению
реформы в российской армии, которая может привести к ослаблению общего
внешнеполитического веса страны). Эта группировка акцентирует то, что полный
переход российской армии на профессиональную основу связан с опасностью
уменьшения военного потенциала России и её способности к противостоянию всё
новых угроз и вызовов. Эксперты, близкие к этим кругам, оперирует в связи с
этим, в частности, следующим тезисом:
профессиональная армия очень хорошо подходит для агрессии, но совершенно
непригодна для обороны своей страны. Особенно эта нестыковка имеет место на
европейском направлении внешнеполитического курса России. Попытки управления по
внешней политике администрации президента и соответствующих подразделений МИД
России вести с евроатлантическими структурами ровный диалог по принципу
политического торга не встречает в армейских кругах России должного понимания,
особенно на фоне протекающей реформы в армии страны, затронувшей прежде всего
позиции среднего и высшего командного офицерского состава.
За период армейской
реформы (до 2012 года) планируется уменьшить количество генералов с нынешних 1100
до 900, полковников - с 25665 до 9114, майоров - с 99550 до 25 тысяч, капитанов
- с 90 до 40 тысяч.Только в текущем году из вооруженных сил будет уволено 36-37
тысяч офицеров. В ближайшие три года в сухопутных войсках количество
частей и соединений будет сокращено в 12 раз, в ВВС-ПВО и в ВМФ - почти в два
раза. Ракетные войска стратегического назначения предполагается урезать на
треть, а ВДВ - на 20 процентов.
Даже тогда, когда
администрация президента и МИД говорят о политическом торге в категориях
понятных и казалось бы близких для военных (например, размещение оперативно-тактических
ракетных комплексов “Искандер” в Калининградской области в ответ на размещение
Соединёнными Штатами элементов третьего позиционного района ПРО в Европе), в их
кругах это расценивается как адекватное, но оставшееся “в воздухе” решение, на
реализацию которого нынешний президента страны вряд ли решится. Военные требуют вести диалог с Западом не в
категориях политического торга по типу предложенной лично президентом России Д.
Медведевым летом прошлого года концепции “новой европейской архитектуры
безопасности”, а с опорой на распространение военного влияния России на своей
периферии и в странах ближнего зарубежья.
Подмечено, что ни один
из близких к военным кругам масс-медийных источников России (прежде всего,
газета “Красная звезда” и интернет-сайт “Военно-промышленный курьер”) не
публикует заметного материала в поддержку “новой архитектуры европейской безопасности”.
На нынешнем этапе
заметно стремление экспертных и принимающих решения структур, близких к
администрации президента и МИД России, совместить два подхода: продолжать лоббировать идею “новой европейской
архитектуры безопасности” и выдвигать предложения по усилению
военно-политических возможностей страны. Так, с одной стороны,
“кремлёвскими” экспертами отмечается, что новый международный договор, который
нужен для устранения системных недостатков европейской архитектуры безопасности
и создания целостного пространства безопасности в евроатлантическом регионе, должен
подтвердить недопустимость применения силы и угрозы её применения против
территориальной целостности или политической независимости любого участника
договора, а также закрепить непозволительность развития военных союзов,
осуществляемого в ущерб безопасности других участников договора. В то же время,
10 августа текущего года президент России внёс в парламент страны законопроект
о поправках в закон “Об обороне”, направленный на создание правового механизма,
обеспечивающего возможность президенту оперативно использовать формирования
вооружённых сил за пределами страны. Законопроектом
предусматривается дополнить статью 10 закона “Об обороне” пунктом 21,
определяющим, что в соответствии с общепризнанными принципами и нормами
международного права, международными договорами России и законом “Об обороне”
формирования вооружённых сил России могут оперативно использоваться за
пределами территории страны, в частности, для решения следующих задач: – отражение нападения на вооружённые
силы России или другие войска, дислоцированные за пределами территории страны; –
отражение или предотвращение агрессии против другого государства; – защита
граждан России за рубежом.
До этого единственным международно-правовым документом, наиболее подробно
регламентирующим возможности применения российских войск за рубежом, был
Договор о коллективной безопасности 1992 года. Статья
4 этого договора предусматривает возможность оказания прямой военной помощи “в
случае совершения акта агрессии против любого из государств-участников”. Таким
образом, Договор позволяет Москве использовать свои войска за пределами
территории страны только на территории других участников этого Договора.
Предлагаемая поправка к закону “Об обороне” оставляет широкое место для
трактовки случаев принятия решения о применении вооружённых сил (“защита граждан России за рубежом”), а также расширяет
географию возможного применения соединений российской армии.
Представляется, что
развитие общей ситуации во внешнеполитическом спектре активности России, и на
южнокавказском направлении в том числе, продолжает складываться в пользу поддержания
влияния В. Путина на уровне более высоком, чем влияние Д. Медведева. Получается,
что, как для внутреннего, так и для внешнего наблюдателя В. Путин продолжает
быть олицетворением конкретных действий (подписание соглашений, инициирование новых
проектов, склонение партнёров к сотрудничеству и т.д.), а Д. Медведев пока не
отметился на этом поприще, помимо принятия принципиального решения по военному
вторжению в Южную Осетию в августе прошлого года.
В этом ключе можно
рассматривать и ситуацию вокруг усилий российской стороны в лице Д. Медведева
по карабахскому урегулированию:
процесс будет протекать в виде “особых” посреднических усилий Д. Медведева, но
реальный сдвиг ситуации невозможен в силу внутриполитических (рычаги принятия
решений у команды В. Путина и симпатизирующих ему военного командования страны)
ограничителей.
Таким образом, вокруг
поддержания статус-кво в карабахском конфликте складывается не только
благоприятная внешнеполитическая, но и внутриполитическая ситуация в некоторых
важнейших для урегулирования конфликта странах, расположенных в
непосредственной близости к Южному Кавказу.
Степан Тер-Мелконян,
земляческое объединение
“Трабзон-Ардвин-Батум” |
