Мы прошли
через ад или ад прошел через нас? Говоря ''мы'', однако, нужно сделать
оговорку: в 1988-м мы с ними разминулись, мы – лишь вспоминаем иногда, они –
никогда не забывают...вот уже 20 лет непрерывно.
В тот день и
в Ереване были толчки. Я ничего не почувствовала, потому что находилась в
метро, и когда я подошла к зданию консерватории, то увидела сокурсников,
собравшихся во дворе:
- В чем
дело?
- Не ходи
наверх: там землетрясение.
Я поднялась
на второй этаж и вошла в класс, предназначенный для уроков танцев. Огромная
люстра качалась, как маятник. Время остановилось.
Первый порыв
ПЕРВЫМ
ПОРЫВОМ ЕРЕВАНЦА, ЖИТЕЛЯ АРМЕНИИ, СОВЕТСКОГО СОЮЗА, НАКОНЕЦ, ЖИТЕЛЯ ПЛАНЕТЫ было – протянуть руку помощи тем,
для кого дома стали могилами. Откликнулся весь мир. Бросившись в зону бедствия,
пройдя без виз через запрещенные советские границы, иностранный спасатель был
поражен тем, что самая могучая держава мира, пугающая всех своим вооружением,
оказалась такой беззащитной внутри.
На следующий
день ереванец рассказывал:
- В
Ленинакан въехать было невозможно, такой поток автомашин ринулся из Еревана. Мы
надеялись хоть одного живого человека спасти, но доставали из-под обломков
только бездыханные тела. Вдруг наткнулись на одну семью - все четверо,
обнявшись, погибли: от одного из них остались лишь... глаза.
Год спустя
6 ДЕКАБРЯ.
ЗАВТРА ГОДОВЩИНА СПИТАКСКОГО ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ. Я должна быть там, в Ленинакане. К 3 часам дня иду
на автовокзал. К кассе невозможно подступиться, да билетов и нет. Кто-то
выкрикивает: "10 человек в Ленинакан". И вот я в автобусе. На площади
ленинаканского автовокзала выстроились такси, едущие
в Ереван, а мне надо в район, называющийся "Скорая помощь": Одна
женщина выводит меня на дорогу и дает наказ: ''Не сворачивай! Посмотри – тут
стоял политехнический институт''. Я киваю головой. Шагаю по замороженной грязи
в надежде поймать машину. Наконец, одна останавливается. Въезжаем в так
называемый русский городок. Стучу в дверь первого попавшегося домика.
- Ира дома?
- Цовик, - доносится из темноты.
Света нет.
Зато газ горит в печи. Ирина семья занимала два вагончика, к которым примыкал
гараж. До этого они жили в пятиэтажке, которая выстояла год назад, но тем не менее здание в целях предосторожности взорвали и
обещали построить заново.
Ирин отец
похож на Чаплина. Рядом на скамейке его мать сидит. Несмотря на траур, особое
удовольствие получаю от ленинаканского говора.
Заходят муж с женой. Муж рассказывает: ''Помните того молодого мужчину из книги
Гая ''Унесу боль твою''? Восьмерых похоронил. Написал письмо, положил за
зеркало, велел племяннику передать сестре и ушел. Доехал на своей машине до
моста, открыл дверцу и бросился с моста. ''В моей смерти никто не виноват'', -
написал в письме. 14 дней еще прожил. О чем говорил перед смертью? Все время
считал до 8. А вот еще другой. Всю семью потерял. Два домика отстроил. Один для
одного брата, другой - для другого. 5 месяцев нигде не показывался. Спрашивает
один брат другого, где, мол, наш брат, а тот отвечает: ''Я думал, у тебя''.
Начали искать его, нашли на кладбище. ''Где ж ночевал ты, братец?'' ''Да здесь,
со своими'', - и показывает на могилу.
Тут отец Иры
обращается к матери: ''Вот видишь, каждый день надо повторять, что человек
потерял всю семью. А у тебя было 14 внуков, из которых ты потеряла двоих.''
7 декабря.
Стол размером с кладбище
УТРОМ НА
СТОЛ НАКРЫВАЮТ. Собираются
родственники. Их угощают печеным и кофе. Затем садимся в машины. По всему
городу звучит голос, он то приближается, то удаляется,
а потом догоняет: душераздирающий рассказ девочки о том, что произошло год
назад. Люди несут венки или просто гвоздики. Возле синей
деревянной постройки установлен барельеф, на котором изображены кресты,
уходящие вдаль. У входа одной из школ выстроены венки и армянские флаги с траурными
лентами. Города, собственно, нет. Множество домиков, поставленных вразброс.
Высоток нет, кое-какие здания производят такое впечатление, будто какой-то
великан, шаля, у зданий, как у игрушек, отломил балконы, прошелся по дверям и
окнам. В магазинах не просто пустые полки - вообще нет полок.
- А это что
здесь было?
- Завод.
Текстильная фабрика...
К кладбищу
не проехать. Идем пешком. Собственно, кладбище и есть город Ленинакан.
Начинается оно с могилы маленького мальчика. Дальше все могилы еще свежие со свежевоткнутыми гвоздиками. Часто в одной могиле хоронили
сразу нескольких, например, мать с двумя детьми, как показывают портреты на
надгробьях. И всюду изображены часы, показывающие остановившееся время - 11.41.
На могилах столы были накрыты с вином и водкой, закуской, лавашом
и зеленью, сладостями и фруктами. Словно все кладбище гостеприимно встречало
своих гостей.
Мы подошли к
могиле Артура, которому был 21 год, когда текстильная фабрика обрушилась,
погребя под собой всех находившихся в чулочном отделении. Только на девятые
сутки их тела достали спасатели из Грузии. На могиле установлен камень, на
одной стороне которого Артур изображен во весь рост, а на другой стороне его погрудный портрет. Сестры Артура захлебнулись в слезах, а
мать запричитала: ''В прошлом году в это время мы еще не теряли надежды, не
знали, что ты уже зажат в камнях...как молод ты был,
какое горе ты нам причинил...'' За его могилой - 15-летний мальчик, а слева
улыбается совсем ребенок, красивый-красивый. Дальше школьница в школьной форме
- красоты просто невозможной. Действительно, в жизни невозможно себе
представить такую красоту, которая погребена на этом кладбище. Здесь покоится
вся молодость, все детство, лучшее, что было в этом городе веселых
и талантливых.
Сах сута эс
ашхарум
- Ира, им,
правда, хорошо там. Лучше, чем нам тут: они не страдают, как мы.
ПО
ВОЗВРАЩЕНИИ ОПЯТЬ ПОШЛИ ИСТОРИИ.
- Когда они
почувствовали, что дом падает, опускается, мать, решив хоть ребенка спасти,
выбросила его в окно. Ребенка не нашли ни живым, ни мертвым, мать же нашли
мертвую - с протянутыми руками.
- А
интересно, как здание опускается?
- Ничего
интересного в этом нет!
Садимся за
стол. Я вспоминаю, что и кладбище целиком представляло собой нескончаемый стол
со снедью. Заходят друзья Артура. Но самый лучший друг
был с ним, когда текстильная фабрика обрушилась: в одном классе учились, вместе
в армии служили, вместе и погибли среди камней.
Тасиб
НАУТРО МЫ
ПОСЕТИЛИ БЕЛОКУРОГО РУБИКА. Нас сопровождал Альберт, один из
друзей Артура. Домик свой Рубик сам поставил с
помощью Альберта. У него было двое детишек. Жена пригласила сесть, а сама стала
угощения приносить. Мы сразу разговорились.
- Я была у
подруги. 5-й этаж 9-этажного дома. Альберт нас достал из-под развалин.
Их было
шестеро. Здание стало сворачиваться, панели попадали так, что их не задели, но
они оказались в неподвижности. Стало совсем темно. Они начали оглушительно
кричать, но ребенок их успокоил: ''Не кричите! Папа придет - нас достанет.''
Рубик поставил стул спинкой на пол и начал показывать, как
их освобождали: ''Сидельник был выбит, а между
ножками скопились куски мебели". Так вот их доставали через этот сидельник. Одна даже с семимесячной беременностью была.
- Ерани нранц, ов
мнац
Я не
спрашиваю, почему. Потом последовали больница, эвакуация. Из разрушенного дома
удалось сохранить только ковер и симпатичные часы, остановившиеся на 11.41...
- Простите
меня, я волнуюсь и не угощаю вас должным образом. Первым делом мы купили тахту
и телевизор. Я ленинаканка душой и телом. А вы
знаете, что значит быть ленинаканцем и иметь тасиб?
Наконец, мы
сели в автобус, чтобы вернуться в Ереван. Нас провожал все тот же Альберт.
Вчера во время поминок за столом поспорили и кто-то
залепил пощечину Альберту. Меня поразила его сдержанность: он не ответил
обидчику, и вскоре я увидела, как тот поцеловал Альберта.
Я не знала,
увижу ли вновь когда-либо Альберта, но как надежно должен себя чувствовать
человек рядом с таким другом, как Альберт.
По всему
свету рассеяны армяне, которые отличаются друг от друга и языком, и нравом, и
юмором. Я не встречала ленинаканца, теперь уже гюмреци, без юмора. Юмор у них в самом сознании и
составляет их языковое мышление. Однажды по телевидению в новостях показывали,
как на одной из улиц Гюмри, на дороге, образовалась
огромная яма, в которую падали машины. ''Неужели нельзя знак поставить возле
ямы?" - спрашивают у дорожного инспектора. ''Если такую огромную яму не
видят, как могут знак увидеть?'' - ответил ленинаканец.
Цовинар СИМОНЯН-ЛОКМАГЕЗЯН
«Голос
Армении» |
