Печально,
когда умирает старый человек. Но есть какая-то дикость в том,
что талантливые, умные, полные сил и бьющей через край энергии – не доживают.
Личные обстоятельства, судьба или что-то общее в поколении?
У Роберта Саакянца остановилось сердце. Остановилось большое сердце
большого человека. Большого во всех смыслах. В смысле
большого роста и большого таланта, масштаба интеллекта и эрудиции, кипучего
темперамента, заставляющего свою правду защищать не просто широкой грудью, -
всем собой.
На очередном
форуме кинематографистов, пару-тройку съездов тому назад, во времена, когда
армянский кинематограф на девяносто процентов был лишен финансирования, кинобратия в основном оплакивала советское время. Потому
что вместе с тем временем ушла их молодость. И остались только иллюзии, что все
будет хорошо. Пока фильммейкеры искали гармонию между
своими эмоциями и потребностью в нагрянувшем прагматизме, встал Роберт Саакянц: "Это все понятно, но давайте конкретно.
Предлагаю все средства, выделенные в этом году на кино, передать нам. У нас
есть заказ на две ленты, я гарантирую, что мы заработаем и многократно окупим
вложенные деньги". Его предложение сочли шокирующе
неуместным. А заказы талантливому армянскому мультипликатору шли из-за рубежа.
Обладатель
всевозможных анимационных "Оскаров", инноватор
и пролагатель торных дорог, автор маленьких больших шедевров – от уморительной
"Смерти Кикоса" до культовой
"Кнопки", он делал свое волшебное дело с упорством средневекового
цехового ремесленника. Тогда, в начале страшных девяностых, аниматор с мировым
признанием рисовал своих неповторимых героев не в комфортных комнатах
фешенебельных студий, куда его взяли бы с ногами и такими талантливыми руками,
но в темной, промерзлой комнате, держа фломастер в той самой талантливой, но
коченеющей руке в перчатке.
Работа была
главным догматом его религии. "Профессионал" - высшей оценкой
человека. Он не обладал свойством абсолютного большинства своих коллег -
переводить разговор на свою персону. На выставках, концертах, премьерах, среди
хора здравиц он произносил: "Молодцы ребята – люди дело делают!",
оставляя все красивые слова друзьям. Однажды в беседе заявил: "Не люблю
Окуджаву! Не люблю прекраснодушные слова! Помнишь, у Гюго, "Девяносто
третий год"? Там есть такая сцена – в кафе собрался народ и произносит
бурные речи. В углу за столиком сидит художник, пьет вино и ни во что не
вмешивается. А когда появляются гвардейцы и ведут бунтарей к стенке, он молча встает и становится рядом. Так вот, мне этот
персонаж очень нравится".
"Талантом
можешь ты не быть, но гражданином быть обязан" - это про него. Позицию
свою он выражал не только в своих замечательных лентах – от той же
"Кнопки" до возмутившего многих знаменитого видеоролика на песню
Рубена Ахвердяна. Его телевыступления вызывали
чувства самые разные – от бурного восхищения цельностью взгляда и острой,
резкой подачей до категорического неприятия "агрессивной
безапелляционности" и "наглости, с которой человек рассуждает о
национальных проблемах на не национальном языке". Он мало интересовался
мнениями и оставался собой...
Среди персонажей из ящика, торопящихся утвердить и
узаконить свою "самость", сделать ее привычной для уха и глаз нормой,
насадить представление о себе как о единственно возможном варианте совершенства
и грозящих расплодиться, отразиться в каждом из нас, Роберт Саакянц
со свойственным ему пылом не уставал повторять, что падение культуры, массовая
темнота, накрывающая Армению, грозят неотвратимой катастрофой. "Любые реформы надо начинать с
системы просвещения! Куда мы идем?! Когда наконец
поймем, что человек с грустными крестьянскими глазами и партбилетом не может
ведать образованием!"
У Саакянца остановилось сердце. Судьба или что-то общее в
поколении?
Вспоминая
Роберта Саакянца, мы вспоминаем всех, кто в этом,
катящемся к финалу году оказался с ним в одной связке. И всех, кто ушел раньше.
Людей поколения, которое умело делать жизнь, – свою и чужую. Надежда только в
том, что талант и личность его носителя, с ее эмоциями, с ее энергией
созидания, с ее энергией заблуждений, не отменит ни одна эпоха. Ни одно время.
Даже более странное, чем наше.
Армянская
культура скорбит по Роберту Саакянцу.
Сона МЕЛОЯН, «Голос Армении» |
