В 1919 году двадцатилетний Рафаэль Лемкин учился на филологическом факультете львовского университета. В это время в мировой прессе широко освещался судебный процесс над Согомоном Тейлеряном. Лемкин был поражен тем, что армянский студент несет ответственность за свои действия, а члены турецкого правительства, виновные в убийстве миллионов, — нет. Во время дискуссии в аудитории Лемкин спросил своего профессора: “Почему убийство одного человека — преступление, но, когда государство убивает миллион своих граждан, это уже не является преступлением?” Ответ профессора отразил существующую тогда четкую границу между суверенитетом государства и международным правом: “Представь себе крестьянина, который имеет несколько куриц. Он зарезал этих куриц, и это является его собственным делом. Если ты вмешиваешься, ты незаконно вторгаешься на его территорию”. Профессор далее пояснил, что армяне — турецкие подданные и государство может поступать с ними как ему вздумается, что международное право не может защищать армян: вторгшись во внутренние дела государства, мы нарушаем суверенитет этой страны.
Так жизнь молодого Лемкина получила совершенно новый виток развития. Его миссией стало изобретение международного права, наказывающего виновных в массовом уничтожении. Понимая, что без юридического образования достичь своей цели он не сможет, Лемкин поступает на факультет права.
Известность в Европе Лемкин получил в 1933 году, когда, представляя Польшу на конференции в Мадриде, впервые предложил считать т.н. “варварские преступления” против собственных подданных нарушением международного права, а лиц, уличенных в таких преступлениях, арестовывать независимо от национальности. Некоторые видные юристы Европы были заинтересованы, но не более. Во время Второй мировой войны Лемкин бежал от гитлеровской оккупации в США. С 1941 года он начинает собирать данные о нацистских преступлениях на оккупированных территориях. Лемкин помнил об уничтожении армянского населения турками в 1915 году и знал, какое преступление иметь в виду: государство должно нести ответственность за свои массовые преступления вне зависимости от того, где эти преступления произошли — на оккупированных территориях или внутри своей страны, против собственных граждан.
Но пока это было, как говорил Черчилль, “преступление без имени”.
Саманта Пауэл, советник президента Обамы по внешней политике, в своей книге пишет: “Лемкин, бывший студент филологии, понимал, что выбор слова имеет большое значение. “Массовое убийство” не подходило, потому что оно не передавало единственный мотив преступления, которое Лемкин имел в виду.(...) В своих записках Лемкин начертал и обвел в кружок “слово” и нарисовал линию, соединяющую кружок со словосочетанием “моральный приговор”, написанным уверенным почерком. Слово это будет соответствовать целям Лемкина. Это будет редкое слово, несущее праведный гнев общества”. Изобретенное Лемкиным слово “ГЕНОЦИД” впервые было опубликовано в 1944 году. В Нюрнберге Лемкин добился включения этого слова в текст обвинения нацистским преступникам. Так обвинение в геноциде было использовано в первый раз в международном праве.
Лемкин на этом не остановился. Пепел Клааса стучал в его сердце: он все еще помнил о геноциде армян. Лемкин понимал, что прецедентное значение Нюрнберга не поможет достичь цели привлечения правителей к ответственности за преступления против собственных граждан в мирное время. Нюрнбергский суд имел дело только с военными преступлениями правительства, оккупировавшего другую страну. Лемкин настаивал, что суверенитет страны должен быть в определенной степени пожертвован во избежание новых геноцидов.
В послевоенные годы Лемкин направил свою энергию на ООН. Он посвятил остаток жизни непрерывной работе по написанию, принятию и ратификации Конвенции против геноцида. Он не имел офиса, какой-либо финансовой поддержки или ассистентов, не принадлежал ни к одной государственной или частной организации.
Его сгорбленная фигура в коридорах ООН стала знакомым явлением для дипломатов. Даже журналисты перестали обращать на него внимание. Практически ежедневно Лемкин испрашивал аудиенции. Несмотря на раздражение членов совета, терпеливо разъяснял свою точку зрения. Многие называли его “польским фанатиком”, утверждая, что ответ на геноцид один — война. Лемкин же считал, что конвенция будет иметь предупреждающее значение: страх оказаться вне международного закона удержит правителей от преступления гораздо эффективнее, чем мнимая угроза войны.