Дом на вершине горы - 29 Июля 2009 - Информационный центр газеты армян России "Еркрамас"

Он элегантен, красноречив... Обладает острым умом, образованностью… Внимательный собеседник. Прибавьте к сказанному талант от Бога и хорошие манеры – и вы получите портрет одного из армянских интеллигентов современности.
Это об Александре Самсоновиче Григоряне – главном режиссере ереванского Русского драматического театра им. К. С. Станиславского.
Саша – так его называли в детстве.
Сашей он остался для друзей и тех зрителей, которые сохранились у его театра с того далекого времени, когда он, воспитанник корифея петербургской Александринки Леонида Сергеевича Вивьена, принял руководство Русского драматического театра в Ереване.
Его педагогами в театральном институте Ленинграда были и другие народные артисты СССР – Игорь Горбачев, Юрий Толубеев, Георгий Товстоногов, Ефим Копелян. Уже к первым своим спектаклям, идущим в России, он сумел привлечь внимание известных критиков.
Ереванский театр имени К. С. Станиславского стал делом его жизни и обретением Армении.
Сорок три года он его возглавляет. О нем и его жизни рассказывает книга Маргариты Яхонтовой «Александр Самсонович Григорян», выпущенная в свет ереванским издательством «Лусакн». Она о становлении сильной личности, способной преодолевать непростые жизненные неожиданности. О театре, который он строил год за годом и день ото дня. О его спектаклях. О друзьях, которые его окружали в непростое время. О футболе, в который он прекрасно играл в молодости под руководством известных тренеров, некогда ведущих игроков Ереванского и Бакинского «Динамо» – Ашота Атанесовича Абрамова и Артема Григорьевича Фальяна.
О нем, Александре Григоряне, который обрел признание и известность: народный артист Армении, заслуженный деятель искусств Российской Федерации, профессор, лауреат Государственной премии Армении, Премии Станиславского и многих международных премий, обладатель нескольких советских и армянских медалей и российского Ордена Дружбы.
По-прежнему он верен девизу - ни дня без творчества. Его приглашают на постановки в Москву и Санкт-Петербург, крупнейшие театры России и дальнего зарубежья. Он желанный участник международных фестивалей и творческих конференций.
Но дом его – Ереван и театр, с которым он неразлучен.
В книге часто упоминается милый Александру Самсоновичу Карабах, его родной Хндзорестан.
- Что для вас Карабах? – спросил я его, получая в подарок книгу.
- Карабах – это моя родина, потому что родина моего отца, – восторженно начал он свой монолог. – Есть такое замечательное село Хндзорестан. Село, в котором родился отец, в котором до сих пор возвышается наш родовой дом. Это был самый видный дом в Карабахе: со множеством комнат, с двухэтажной застекленной верандой - шик для того времени. Его называли дом Саруханци Самсона. Почему Саруханци? Это древнее название нашего рода, из которого пошли ответвления, в том числе и Григорянов. Одно время в нашем доме даже располагался музей минералов Карабаха.
...Каждый год после отдыха в Пятигорске или в других курортных городах Минвод во время школьных каникул мы обязательно приезжали в Хндзорестан, куда добирались на «полуторках», как в родной дом. С питанием там все было прекрасно, а вот одевался народ бедно. Отец в те годы в Баку заведовал двумя трикотажными магазинами, и мы в каждый приезд с собой брали тюки одежды. Это сегодня, когда Карабах завоевал независимость и Степанакерт стал столичным городом, ходят там нарядно, одеваются со вкусом. Дома чистенькие, выкрашенные, замечательный клуб в Хндзорестане.
В 40-50-е годы в Карабахе было очень развито шелководство. В Хндзорестане, Сейдишене, Илисе, Реве – в соседних деревнях Аскеранского района – все занимались шелководством, а мои дяди и тети возглавляли там цеха и фабрики, связанные с этим делом.
Это цветущее село, сказочный край. Недаром он назван краем яблок – Хндзорестаном. Впрочем, там неимоверное количество тутовых деревьев. Тута является одним из олицетворений Карабаха. Это тенистое, с раскидистой кроной дерево и сладкими, дающими здоровье ягодами, увидишь в крае повсюду. У нас было два фруктовых сада – «Кярёх» и «Тандзи бах». Там стояли огромные бочки, наполняемые тутой. Я не раз участвовал в процессе их наполнения. Взрослые под тутой расстилали широкую простыню из бязи, мы залезали на дерево и трясли его. Ягоды падали на простыню, их сортировали и наполняли бочки.
...Карабах – это райский край еще и потому, что там потрясающая родниковая вода – прозрачная, ледяная. Родник был у нашего дома. Наполняли в медные кувшины – кола, прохлада в которых сохранялась надолго.
...Кроме футбола, остальные наши детские игры в основном были в войну. Мы все в то время были, что называется, детьми войны – она ведь была еще свежа в памяти взрослых. Но, думаю, дело не только в этом. Воинственный дух карабахцев, по-моему, зарождается сызмальства – и в таких играх. Мы прятались друг от друга, совершали, бегая по горам, фланговые обходы в стан «врага», кульбитом летели вниз, находясь в засаде на дереве. Эти «войны» нас так завораживали, притягивали, что мы с нетерпением ждали начала следующего дня, чтобы вновь броситься в бой. Иногда на лошадях. Коневодство широко было развито в Карабахе, и мы прекрасно владели искусством верховой езды.
Дух геройства витал над Карабахом. Тогда мало было известно (телевидения не было, газеты до деревень не всегда доходили) о воинских подвигах в Великой Отечественной войне маршалов-карабахцев – Баграмяна, Худякова, Бабаджаняна, адмирала Исакова. Но часто вспоминали о героических действиях Андраника, о том, что значительная часть его войска состояла из карабахцев. И мы жили этим духом геройства и воинства, который в карабахцах всегда тем или иным образом поддерживался, подкрепляясь поэтической, вместе с тем, мужественной природой. Эта гармония божественного и человеческого выкристаллизовывала воина-карабахца.
Вовсе не случайно, Вазген Саркисян, царство ему небесное, говорил, что хндзорестанский отряд добровольцев «Кобра» был одним из самых сильных и воинственных на Карабахской войне. В составе «Кобры» воевали мои родственники, а два двоюродных брата погибли....Разумеется, играли мы и в футбол. С двоюродным братом Герой пытались организовать настоящую команду и даже придумали ей название – «Хндзорестанцы». Единственная ровная поляна в деревне, где можно было гонять мяч, был школьный двор, усеянный колючей травой. Я был уже в десятом классе, когда родители отправили меня в Степанакерт к тете Маник, которая в то время являлась директором, если мне память не изменяет, шелкопрядильной фабрики. Об этом узнал бывший знаменитый вратарь бакинского «Динамо» и «Нефтяника» Темик Арзуманов, прозванный за свои дальние выходы из ворот (между прочим, намного раньше Льва Яшина) «хозяином штрафной площадки». Он тренировал степанакертский «Спартак», а я в составе бакинского «Спартака» был чемпионом республики, играл за юношескую сборную Азербайджана. Вот он и пригласил меня в свою команду. Две игры мы выиграли, одну свели вничью, я в этих матчах забил два гола. А затем меня вернули в Баку.
...Я помню, как много талантливых ребят было в степанакертских командах и, уверен, если бы там были настоящие футбольные поля, кое-кто из них обязательно добился бы больших успехов в футболе. Футбол там очень любят. Четыре года тому назад, когда мы там были на гастролях, в Степанакерте играли две местные команды. Стадион, на наше удивление, был переполнен, а гул поддержки команд стоял как на «Уэмбли».
Мне кажется, что федерация футбола Армении не совсем внимательно относится к проблемам футбола в Карабахе, где-то даже отстранилась от этого. А ведь там можно набрать талантливых ребят. Посмотрите, как удачно эстрадный Ереван подключил к себе Степанакерт. Карабахские певцы запели, стали выезжать на фестивали, побеждать там. Рынок футбольных талантов надо в Армении обязательно расширять.
К этому мы стремимся в театральной деятельности. Планируем с нашей труппой вновь посетить Карабах. Надеюсь, вновь посетим Хндзористан, где в прошлый наш приезд по просьбе спикера Карабахского парламента Ашота Гуляна – замечательная личность – показали для детей спектакль. Раз для детей, то значит лучше всего - «Красную шапочку» Но, к моему удивлению, зал клуба был заполнен и взрослым зрителем.
Таковы карабахцы – простые, искренние, наивные, добрые, и, одновременно, стойкие, мужественные, неприхотливые.
Дома, раскрыв книгу, подаренную Александром Самсоновичем, я нашел в эпилоге продолжение его монолога.
- Небо синело тихо и безоблачно, открывая прозрачные дали. Дни радовали своим прощальным теплом. В Карабахе стояла поздняя осень, но, казалось, зимние проблемы отступали и люди, дети и взрослые, были озабочены только тем, как попасть на гастроли приехавшего из Еревана Русского драматического театра имени Станиславского.
Особое волнение царило в селе Хндзорестан. Сельский клуб, открытый для желающих, не был способен их всех вместить, в зале люди толпились у стен, заполняли фойе. Даже оставшиеся на улице не торопились расходиться, ведь показывал спектакль режиссер, кровно связанный с их Хндзорестаном. Его дедовский дом, окруженный садом, высился над селом, и всем было памятно имя хозяина – Алексан Григорян, такое же, как у приехавшего режиссера.
Ему улыбались, его обнимали старики, которые хорошо помнили Самсона – его отца. А он, растроганный, взволнованный, как, может быть, никогда, показывал «Красную шапочку» и, когда спектакль окончился и пошли под музыку аплодисменты, не удержался – вышел в задорном юношеском танце в паре со своей двенадцатилетней дочерью Норой – Красной шапочкой, пришедшейся зрителям по душе. Казалось, ни танцу, ни аплодисментам не будет конца, но он, не выпуская руки дочери, все-таки остановился и сказал: «Родные мои односельчане!..».
Односельчане повели его горной тропой к старому родовому дому. Дорога была крутой, она как спираль огибала гору. Шли не спеша. Впереди, по-прежнему в красном берете – она была похожа в нем на принцессу – ехала Норочка на лошади, которую бережно вел под уздцы сельский паренек. Наконец показался большой белый дом, он изрядно пострадал во время недавней войны, но сохранилась красота его арок и галереи, которую окаймлял металлический бордюр начала прошлого века. Дом стоял на самой вершине горы. Саша подошел к ее пологому краю – под ним были сады, деревья, которые переплелись, как в лесу. Дальше простирался зеленый альпийский луг, за ним угадывалось другое село.
Саша стоял молча. Потом вполголоса проговорил: «Кажется, вся моя жизнь видится мне отсюда».