ПРЕДИСЛОВИЕ
«Европейцы ли турки?» - этим вопросом Давид Отхам начинает свою книгу «Турки» (Большая Советская Энциклопедия, Москва, 1972.). Эта книга опубликована сравнительно давно, в 1972 году, и конечно, могла бы быть незамеченной, поскольку она не научна и, следовательно, вне научной критики. Книгу эту можно было бы назвать очерком журналиста, который очень хочет, чтобы турки были европейцами и чтобы они заняли свое достойное место в Европе.
На наш взгляд, задача эта автору не удалась, и он всего лишь сказал следующее: «Турки не европейцы, они такие же азиаты, какими были в свою самую кровавую эпоху, но, увы, они нам, европейцам, нужны».
Однако, лишенная научной ценности работа Отхама весьма интересна и актуальна с точки зрения постановки вопроса. Действительно, европейцы ли турки? Вопрос этот интересен, но вовсе не в том плане, в котором пытается решить его Отхам. Прежде всего, нужно сказать, что в его постановке вопроса уже содержится ответ. Дело в том, что автор, может быть, не столь явно, чтобы его упрекнуть в этом, но все же достаточно откровенно, чтобы не ошибиться, признает за Европой и европейской культурой нечто высшее по сравнению с Востоком. И если он доказывает, что турки европейцы, то делает это лишь потому, что хочет тем самым дать этому народу высокую оценку, или точнее, хочет подтянуть «отсталого» турка до «цивилизованного» европейца. Такой подход уже сам по себе не научен, поскольку проблема соотношения Востока и Запада все еще остается одной из самых сложных и неразрешенных проблем. И столь поспешное причисление турков к европейцам, когда ведутся споры о том, европейцы ли русские, те самые русские, которые родили Пушкина, Достоевского, Толстого и Солженицына, по крайней мере несерьезно.
Уж если автор книги «Турки» очень хотел убедить своего читателя в том, что турки достойны европейского парламента, европейского рынка и европейской культуры, то он должен был бы на основе ритмики мировой истории по крайней мере выделить и охарактеризовать сущность европейской культуры, наметить ее отличительные черты и затем только причислять к этой культуре те или иные народы.
В постановке вопроса: «европейцы ли турки» есть еще одна важная и интересная сторона. Если турки европейцы, то они ими стали позже. Возможно ли это? И на этот вопрос мы можем найти ответ лишь после того, как четко определим: что же такое европеец?
Это необходимо знать не с аксиологической точки зрения, а с точки зрения сущности европейской культуры. И если причислять тот или иной народ к той или иной культуре, то не для унижения или возвеличивания его, а для научной истинности.
Могут ли вообще идеи менять характер и культуру народа? Европейская культура, как и любая культура, представляет собой совокупность ценностей и идей, которыми руководствуется народ в своей повседневной материальной и духовной жизни. Можно ли идеи и ценности, рожденные одним народом, навязать другому народу, т.е. заставить этот другой народ принять доселе неизвестную ему форму поведения?
Мы все отвечаем на этот вопрос утвердительно, когда речь идет о навязывании так называемым отсталым народам идей и ценностей так называемых передовых народов. Мы как-то не решаемся утверждать обратное, поскольку это означало бы, что «отсталые» народы никогда не станут «передовыми». Такое утверждать не принято, и все единодушно считают, что хорошие идеи (демократия, равенство, гуманизм и т.д.) могут «плохой» народ сделать «хорошим». Иначе говоря, мы или многие из нас считают, что достаточно сменить, скажем, тоталитарный строй демократическим, как в стране прекратятся коррупция, насилие и нарушения прав человека.
Придерживаясь общепринятого мнения, мы также не будем отрицать, что хорошие идеи могут исправить народ. Но как обстоит дело с обратной проблемой? Могут ли «плохие» идеи испортить народ? И насколько преступления, совершаемые целыми народами, можно объяснять преступными идеями или преступными вождями? В этой области мы можем рассуждать более откровенно, поскольку найдется много охотников защищать идею, что народы не способны не поддаваться влиянию злых идей. Хорошим примером для наших целей могла бы послужить Россия, которая в результате Октябрьской революции совершила резкий скачок от одних идей к другим, от одной правовой системы к другой.
Перу профессора русской истории, бывшего руководителя исследовательского центра Гарвардского университета Ричарда Пайпса принадлежит блестящий анализ проблемы влияния русского национального характера на события, имеющие место в России с начала Октябрьской революции. Анализ этой проблемы профессор Пайпс красной нитью проводит через многие свои работы, посвященные русской истории. Мы считаем полезным в нашем предисловии обобщить его точку зрения, ибо она проливает свет на проблему, которую затронул Отхам и которую достаточно всесторонне рассмотрел д-р Мюнниш. Точка зрения Пайпса тем более интересна, что в 10-й главе Отхам затрагивает проблему возможного коммунизма в Турции, а в 12-й главе - проблему связей России, Турции и Запада.
В отличие от тех, кто в причинах советского поведения видит исключительно влияние на Россию марксистской идеологии, профессор Пайпс ищет эти причины главным образом в русском историческом опыте. Антисоветски настроенное русское зарубежье в основном отрицает какую-либо связь между Россией до 1917 года и после, по крайней мере в этом отношении они выступают заодно с официальной советской точкой зрения. Это весьма странно, потому что вполне правомерно спорить о степени и характере политической преемственности в России до и после революции в октябре 1917 года, но отрицать эту преемственность вообще представляется явно абсурдным. Невозможно представить, чтобы народ, занимающий ту же территорию, обрабатывающий ту же землю, говорящий на том же языке и унаследовавший ту же самую тысячелетнюю историю, развил две политические системы, которые не имеют между собой ничего общего. Даже самые насильственные мутации в природе не создают совершенно разных биологических организмов, разумеется, и в истории не может произойти такого феномена. Профессор Пайпс считает фантастической идею, что сто миллионное общество с тысячелетней историей за плечами может полностью переделаться лишь из-за того, что какие-то «злые идеи» повлияли на него.
Верно, что марксизм содержит в себе зачатки тоталитаризма, но почему эта доктрина, рожденная в Западной Европе, не привела к тоталитаризму на ее родине? Почему «Коммунистический манифест» не привел к коммунистической тирании в Германии, в стране, на языке которой он был написан? Почему никакая иная страна, а Россия, наименее индустриализованная из главных держав того времени, страна, к которой теории Маркса казались наименее применимы, поддалась его революционному евангелию?
Профессор Пайпс на эти вопросы отвечает так: идеи не рождают крупных политических и социальных изменений, а в лучшем случае поощряют их, т.е. они производят эффект только там, где почва и климат для них оказываются благоприятными). Обоснованность этого взгляда становится очевидной, как только мы посмотрим на судьбу марксизма в Западной Европе. В Западной Европе существует тенденция отбросить насильственные и тоталитарные элементы доктрины Маркса, но сохранить реформистские и либеральные составные марксовской доктрины. В Германии, например, социалдемократическая партия, старейшая и в одно время самая мощная марксистская организация в Европе, послужившая образцом для Российской социал-демократической партии, избавилась от революционного пыла еще задолго до конца 19-го века, и таким образом превратилась в еще одну демократическую партию.
Даже в Восточной Европе, где коммунизм навязан Советской Армией, его проявления почти повсеместно мягче и гуманнее, чем в России. А в Югославии строй уже вовсе не похож на тоталитарный. Все это наводит на мысль, что даже самые тоталитарные идеи могут рождать разные режимы, которые в огромной степени зависят от местных политических традиций, которые в случае Европы являются более либеральными, а в случае России и Востока более тоталитарными.
Идеологические объяснения собственных неудач очень популярны у русских консерваторов и у турецких ученных. Они напоминают интересные аналогии из исторического опыта других обществ. Коль скоро люди замечают, что мир их рушится, им трудно признаться самим себе, что крушение могло быть вызвано внутренними, структурными и национальными дефектами, и поэтому они предпочитают искать объяснения во внешних причинах, среди которых "злые идеи" и "злые намерения" других наиболее излюбленные.
Так, когда Рим, спустя одно столетие после принятия им христианства в качестве государственной религии, пал перед варварами, многие латинские авторы валили вину на отказ от старых богов.
После Французской революции такие консерваторы, как Жозеф де Местр, находили главную причину катастрофы в идеях философов, особенно Руссо, на чей "Общественный договор" он смотрел так же, как сегодня русские консерваторы смотрят на "Коммунистический манифест".
Но все это - поиски путей оправдания. Гораздо большими друзьями того или иного народа нужно считать тех, кто вскрывает недостатки в национальном характере народа и критически относится к пройденному историческому пути, чем тех, кто замазывает недостатки национального характера, а пройденный исторический путь видит весь усыпанный цветами и устланный коврами. Гораздо большим другом турецкого народа мог бы стать Отхам, если бы он показал, что неевропейское настоящее турков непосредственно вытекает из их неевропейского прошлого. И что в этом прошлом есть такое, от чего нужно как можно скорее отказаться.
Когда мы попросили доктора Мюнниша написать критическую статью по поводу книги Отхама «Турки», он ответил, что сделает это с удовольствием, но будет не столько критиковать, сколько заново излагать свою собственную точку зрения на затронутую тему. Институт Армянских Проблем выражает автору глубокую благодарность за его сотрудничество с институтом.
Доктор Эдуард ОГАНЕСЯН,
Директор Института Армянских Проблем
ЕВРОПЕЙЦЫ
Многим кажется, что существует наука о культуре, с помощью которой можно классифицировать культуры и с геометрической точностью проводить линии раздела различных культур. Но такая убежденность основана лишь на слишком большой и не всегда оправданной вере в науку. На самом же деле культуроведение, как научная дисциплина, все еще находится в стадии становления, и мы все еще сравнительно мало можем сказать о внутренних двигателях культурных процессов.
И все же мы знаем об этом достаточно много, чтобы не проводить границы раздела культур совсем уж произвольно. По крайней мере сегодня известны принципиальные основы, на которых могла бы быть построена научная методика культуроведения. Для этого прежде всего должен быть решен вопрос о субъекте культуры. Всякая культура носит настолько отчетливо выраженный личный характер, что мировая история должна рассматриваться как жизнь целого ряда сложно взаимодействующих социальных личностей.
Говоря о культуре, следует искать не безличное "нечто", отражающее какую-либо систему идей, а живого и деятельного носителя идей, творчески воспринимающего окружающий мир и творящего на этой основе ту или иную культуру. Только признав личностный характер коллектива, нации, можно будет преодолеть довлеющую над многими историками концепцию, что исторический процесс есть некий стихийный поток, с неизбежностью перетекающий из одной фазы в другую. Только признав, что субъектом культуры является не поток, а живая социальная личность, мы увидим не колесо истории, которое вращается чуть ли не по законам небесной механики, а свободное творчество индивидуальных и коллективных личностей. Только в личном подходе к истории можно положить конец произволу в классификации культурных явлений и установить их действительные основы.
В попытке раскрытия духовной характеристики культуры следует прежде всего найти ответы на вопросы: "Чему веришь?" и "Чему служишь?" Ответ на первый вопрос носит мировоззренческий характер. Конечен ли мир? Управляется ли он Божеством? Царят ли в мире автоматические закономерности? Ответы на эти мировоззренческие вопросы определяют склад мышления создателя культуры.
Ответ на второй вопрос относится к миру ценностей и определяет этнический характер культуры, ее нравственное отношение к миру.
Можно было бы здесь поставить точку и лишь отметить, что европейская культура основана на христианстве: на христианской вере и на христианских ценностях. Ни один представитель мира ислама, в том числе и турки, в принципе не может вписаться в европейскую культуру до тех пор, пока он не отказался от магометанской веры и магометанских ценностей, чего, естественно, не сделали турки.
Однако такой подход был бы недостаточно убедительным, и для того, чтобы увидеть отличительные черты европейской культуры, необходимо остановиться на процессе ее становления.
Социально-логический подход к истории прежде всего требует выяснения характера носителя культуры. Известный немецкий философ и историк Вальтер Шуберт в своей замечательной книге "Европа и Душа Востока" (Brinton, С. The Shaping of Modern Thought. Rome, 1971.) отличает четыре прототипа носителей культуры: Гармоническая личность. Героическая личность. Аскетическая личность и Мессианская личность. Эти социальные личности отличаются друг от друга своими основными формами поведения в процессе противопоставления себя Вселенной.
Гармоническая личность переживает Вселенную как космос, одушевленный внутренней гармонией, который не подлежит ни человеческому водительству, ни оформлению, а долженствующий быть лишь созерцаемым и любимым. Здесь нет мысли об эволюции, а есть лишь мысль о статическом покое. Мир у цели. Так чувствовали гомеровские греки, китайцы Кунг-Тцэ, христиане готического периода. Героическая личность видит в мире хаос, который он должен оформить своей организующей силой. Здесь все в движении. Миру ставятся цели, определяемые человеком. Так чувствовал античный Рим, романские и германские народы в начале нашего века.
Аскетическая личность ощущает бытие, как заблуждение от которого он бежит в мистическую суть вещей. Так чувствовали индусы или греки-неоплатоники.
Наконец, мессианская личность чувствует себя призванной создавать на земле высший божественный порядок, чей образ она в себе роковым образом носит. Она хочет восстановить вокруг себя ту гармонию, которую чувствует в себе. Так ощущали первые христиане и большинство славян.
Эти четыре прототипа "можно определить как созвучие с миром, господство над миром, бегство от мира и освещение мира. Классификация социальных личностей на прототипы не может считаться строго научной, ибо она основана на буддийском учении Клапа, на учении персов и индусов о четырех возрастах мира. И тем не менее эта классификация имеет реальную почву и весьма полезна в решении многих исторических проблем, в том числе и при рассмотрении вопроса субъекта культуры. Европейская культура берет свое начало в готической эпохе и носителем ее был гармонический человек. Готическая эпоха выросла из духовных потрясений XI-го столетия и продолжалась вплоть до XVI-ro века. Весь пронизанный ощущением вечности, готический человек обращал свой доверчивый взор вверх. Все более молитвенно возвышались его храмы к небу. Готический человек был занят лишь спасением души. Земные дела его мало интересовали. ГОТИЧЕСКАЯ ЭПОХА С ЕЕ ГАРМОНИЧЕСКИМ ПРОТОТИПОМ СОЦИАЛЬНОЙ ЛИЧНОСТИ СОЗДАЛА ДУХОВНОЕ ЕДИНСТВО ЕВРОПЫ, ЕВРОПЕЙСКУЮ КУЛЬТУРУ. Эта культура была христианской по вере и по иерархии ценностей.
Однако между 1450-1550 годами происходит огромная перемена в характере европейской культуры. Из гармонической культуры она переходит в прометеевскую культуру, носителем которой является героический прототип социальной личности. Новый человек обращает свой взор на землю, в широкие дали по всей земле, а не в бесконечное небо, как это было раньше. Только тогда становятся возможными крупные географические открытия. Новый человек уже сосредотачивает свое внимание не на спасение души, а на овладении миром. Он хочет быть господином на земле, а потому Бог ему не очень нужен. Человек хочет создать мир по собственному желанию. Но каково это желание? Вот здесь и проявляется сущность европейца. За его спиной гармоническая культура, за его спиной христианские ценности, где человек с его духовными потребностями находится в центре культуры.
И если новый человек хочет переделать мир, то лишь в направлении справедливости. Речь идет не о том, насколько действительно удалось сделать мир справедливым европейцу, речь идет о его НАМЕРЕНИИ. А намерение это было действительно достойным внимания. Все общественные теории, вплоть до современного социализма и учения Маркса, были пронизаны идеалом общественной справедливости. Однако без Бога общественная гармония и справедливость могли лишь выделиться в правовое общество. И европеец создал такое общество. Это его самая главная сущность. Во всем мире никто больше не смог создать правовое общество, где закон так основательно заменил Бога и религиозную мораль. Таким образом, за последнее тысячелетие европеец пережил гармоническую и героическую эпохи, которые формировали его характер.
Разные были эпохи и по-разному они воздействовали на европейца. Но именно они создали целостный характер европейца и европейской культуры. Чтобы подчеркнуть разное влияние двух эпох, вспомним, что Рим и Эллада составляют части одной и той же грекоримской культуры. Это особенно подчеркнул автор нашумевшей книги "Закат Европы" Шпенглер. Но если попытаться проникнуть в сущность греко-римской культуры, то мы увидим, что Эллада олицетворяет гармонический, а Рим - героический прототип. Грек чувствует органически, римлянин же стремится к механизации. Римское правовое мышление и строгость норм явно не соответствуют греческому духу. Греческий город и римскую империю нельзя привести к одному знаменателю. Архитектура обоих народов отражает противоположное жизнеощущение. Греческая архитектура в своем горизонтальном положении доверчиво прижимается к земле и как будто дышит ею. Римская круглая арка, царственно изгибающая над землей, означает власть над ней.
Римляне, в противоположность грекам, не выдвинули никакой философии, они юристы даже тогда, когда занимаются философией. И вместе с тем ни один европейский народ нельзя понять в их современном облике без римского влияния. И наоборот, народ, который не испытывал римского влияния, не может называться европейским.
Все европейские народы несут в себе черты римского влияния. Хотя не все одни и те же. Италия унаследовала многоречивость, Франция - остроту ума, Германия - муштру, а Англия - жажду наживы. Англичан называют современными римлянами, Гитлер современными римлянами считал пруссаков. Законных наследников Рима Наполеон видел во французах, а Муссолини - в итальянцах.
Каждое из этих мнений можно защищать, ибо каждое из них частично оправдано. Римский дух оказал сильнейшее влияние на европейца послеготической эры через римское право. Наряду с Реформацией и Ренессансом римское право стало третьим большим культурным процессом, который изменил мировоззрение европейца.
Таким образом, история европейской культуры - это история греческой гармонической культуры с переходом в римскую научно-правовую культуру. Что же можно сказать о подлинно постоянных чертах или характерных особенностях европейской культуры? Здесь мы хотим предоставить слово бывшему заведующему кафедры общей истории Гарвардского университета профессору Крейну Бринтону. В своей капитальной работе "История западной мысли" (Fisek, К. Turkiycdekapitalizmmgelismesi veiscesinifi. Ankara, 1969.) он пишет следующее: "Некоторые широкие обобщения об интеллектуальном климате Запада возможны. Во-первых, следует отметить, что ни в одной другой культуре естественные науки не достигли того расцвета, которого они достигли на Западе. Правда, во все возрастающей степени представители других культур начинают делать весьма заметные успехи в различных науках, но наука в ее современной форме явно несет отпечаток Запада, где она была разработана. Да, она и могла быть разработана только в западной атмосфере, отмеченной противопоставлением реального идеальному, этого мира - миру иному. Полное поглощение духа иным миром сделало бы науку невозможной. Наука нуждалась не только в интересе к материальным объектам, она нуждалась и в интеллектуальном аппарате для разработки той невероятно сложной классификации объектов, которую мы называем наукой. Прежде всего, она нуждалась в длительной тренировке в деле использования разума. Подобной тренировкой снабдили нас греческая и средневековая философия и богословие, презираемые наивными логическими позитивистами. Тяга к научному познанию составляет часть западной системы ценностей.
Первое обобщение, которое мы можем сделать о западном мышлении, в целом состоит в следующем: начиная с греков и средневековых христиан и кончая просветителями прошлого и настоящего, оно проявляет убеждение, что человеческая уверенность в наличии ценностей представляет собой смутное сознание организованности мира. Эта организованность, неясная для неразмышляющих людей, недоказуема научными методами, никогда полностью не постигаема даже лучшими и мудрейшими людьми. Но тем не менее это — организованность, а не хаос. В ходе столетий самым явным показателем сознания служил термин "естественное право", термин, толковавшийся по-разному стоиком, схоластом или философом XVIII века, но тем не менее означавший для всех троих веру в суть желаемого порядка вещей. Само понятие - естественное право для европейца означало, что разрыв между реальным и идеальным, между тем, чем мы обладаем, и тем, к чему стремимся, собственно - не пропасть, не разрыв, а связь.
Во-вторых, вся духовная история Запада отмечена признанием того "человеческого достоинства", что с людьми нельзя обращаться, как с животными. Правда, менялась территория, на которой действовало это понятие, как менялись и группировки, среди которых оно имело место. В Древней Греции это понятие было в некоторых отношениях ограничено замкнутой группой эллинов. Совершенно очевидно, что оно было ограничено замкнутой группой у ранних иудеев. Греческие стоики и библейские пророки распространили эту идею на вес человечество. Для христианства все люди равны, поскольку они обладают бессмертными душами. Основополагающий демократический лозунг "Свобода, равенство и братство" образуют составную часть небесного града XVIII столетия. В нашем современном мировоззрении этот лозунг - прямое отражение, прямой преемник христианского понятия равенства душ перед Богом. Основная западная культура четко отделяет человека от остального мироздания, которому она отказывает в привилегированном положении, вытекающем из участия в моральной борьбе. Животные в представлении Запада душ не имеют. Пантеизм и уж тем более вера в переселение душ не являются характерными западными учениями. И индус, который считает европейцев варварами, полагает, что европейцы бессердечно относятся к своим братьям-животным.
В-третьих, нужно отметить разительную преемственность западных идей, касающихся счастливой жизни в этом мире. В центре этого понятия находится образ жизни, служивший идеалом артистической культуры Греции - идеалом, состоящим в отказе от всего чрезмерного, идеалом золотой середины. Иначе говоря, в качестве еще одного обобщения европейской культуры нужно признать за ней самоограничение. Крейн Бринтон считает, что было бы рискованно выходить за рамки этих обобщений, которые разочаруют приверженцев историософских схем. Он признается, что не может дать ответа на вопрос, почему западное общество оказалось наиболее успешным во всей истории человечества, но нас ответ на этот вопрос и не интересует. Нам достаточно констатировать успех европейской культуры и выделить некоторые ее отличительные черты.
Итак, развитие естественных наук, христианское признание достоинств человека и самоограничение от чрезмерностей составляют сущность европейской культуры. Все эти черты были уже окончательно сформулированы, когда в Европе появились турки. Они не застали гармоническую эру, они лишь увидели начало героической эры, когда европейцы становились на путь создания правовых обществ. |
