Как неоднократно отмечалось, одной из важных проблем современного турецкого общества является так называемый «кризис идентичности». У людей, подвергнувшихся ассимиляции в разные исторические периоды, и их поколений возникают серьезные подозрения о своей этнической принадлежности, которые, усугубляясь, со временем переходят в кризис. В этом аспекте достаточно интересны результаты исследований английских и немецких специалистов, согласно которым 38-40% населения Турции не считают себя турками. «Кризис идентичности» имеет разные пути развития и развязки, обусловленные конкретной личностью, либо окружающей ее средой. Об этом теоретически говорится достаточно много, однако увидеть это явление на практике на примерах конкретных людей представляется не менее интересным. Так, популярный в Турции певец и композитор Яшар Курт в интервью стамбульской газете «Акос» (N29, 2008г.) говорил о своей армянской идентичности. Немалую роль в этом сыграло его знакомство и сотрудничество с Арто Тунчбояджяном и его группой Armenian Navy Band. Яшар Курт сделал следующее признательное заявление о своем этническом происхождении: «По всей видимости, я армянин ...». Ниже приводим перевод этого интервью с некоторыми сокращениями.
- Можете рассказать, как произошло это открытие?
- Я родился и вырос в Стамбуле, а моя семья из Ризе. Мы никогда не задавались вопросом о том, кто мы. В то же время, еще с детских лет я чувствовал, что мы чем-то отличаемся. Вначале я думал, что, возможно, мы грузины. Когда я спрашивал отца, откуда наши предки переехали в Анталию, он отвечал: «Из Батуми». Возможно, намного раньше мы и приехали из Батуми, но нередко во время семейных разговоров упоминалось слово «Ван». Отец, отвечая на мои вопросы, говорил, что мы турки, но я, скорее, воспринимал это как вопрос культурной принадлежности, а вовсе не как генетическую связь. И еще, если мы из Азии, то почему мы не косоглазые? Потом я познакомился с Арто и начал подолгу беседовать с ним. Он пояснил, что значит быть армянином в Турции. Я пережил настоящий шок. Арто – местный, он почти двадцать лет жил в Америке, но так и не стал американцем. А я долгое время жил в Германии и был далек от таких проблем. С тех пор мои взгляды на мою семью и их жизнь изменились.
- Какие ощущения вызывает все это у человека, который столько лет считал себя турком, например у тебя: стыд, гнев?
- Я испытал и стыд, и гнев, и замешательство ... Если у тебя есть практические навыки в вопросах причинно-следственных связей, то ты задаешься вопросом: как могло все это ускользнуть от твоего внимания или как могло произойти, чтобы это ускользнуло от внимания целого общества? Более того, почему этот вопрос так важен, что может измениться от того, течет в моих жилах армянская кровь или нет?
- Преисполнился ли ты чувством того, что у тебя действительно армянские корни?
- Я месяцами думал, что должен говорить, как должен думать, чтобы никому не навредить. Мне говорили: «Ты пострадаешь и даже можешь поставить под угрозу свою жизнь». «Значит, я обязательно должен сделать этот шаг», - сказал я себе. Скажу, что это интервью также дало мне повод для размышления. Сейчас я одно могу сказать точно: я хочу узнать армян поближе: что они едят, что пьют, как они живут и как смотрят на мир. Это для меня абсолютно новый мир. Я хочу выучить армянский язык, чаще посещать Армению.
- А в Ван ты когда-либо ездил?
- Как-то я спросил одного из пожилых членов моей семьи, откуда они приехали к Черному морю. Он ответил, что мальчик по имени Исмаил из ванского села Беркри в конце 1800-х нашел приют в одной семье, живущей на побережье Черного моря. В 19 лет он заболел туберкулезом легких, и один живущий на склоне горы человек забрал юношу к себе, пообещав, что сможет вылечить его. Исмаил поправился, более того, он женился на дочери этого человека, и у них родились четыре мальчика. Один из них был дедом моего отца. Я своих дедов не видел, но смерть деда со стороны отца всегда казалась мне подозрительной. Он умер в лесу, когда рубил черешневое дерево. О его брате рассказывают то же самое. Странным кажется также тот факт, что на Черном море никакого имущества у нас не было. Когда таких вопросов стало больше, я пошел к своему дяде. По его рассказам, наши предки проживали в ванской провинции Муратыл. Наши отношения с османцами ухудшились, и мы переехали к Черному Морю, далекому от Вана. Дорогу через горы мы прошли пешком, и многие погибли на этом пути. То есть история моей семьи мгновенно изменилась – от Исмаила до османцев... Затем я узнал, что Муратыл в то время назывался Беркри и что депортация всех армян проходила через территорию этой провинции.
- Делая такого рода открытие относительно собственной идентичности, реально раскрываешь целую действительность, касающуюся всей твоей семьи, и невозможно нести ответственность только за самого себя. Какова была реакция твоей семьи?
- Отрицательной реакции никогда не было. Только спросили, откуда я узнал об этом, и добавили: «Если даже это так, для нас уже ничего не изменится». В конце концов, все обзавелись семьями, сложившимся укладом. Но, как мне кажется, после этого они как будто успокоились.
- Тебе должно было быть нелегко добавить к своей истории еще одну страницу, связанную с идентичностью? Что ты намерен делать после этого? Что должны сделать другие, узнав о том, что они армяне?
- Я теперь открыл лишь небольшой просвет в своей национальной идентичности и говорю, скорее, от своего имени. Есть дверь, которую ты открыл, но не можешь войти: там есть преграда. Может, изменятся темы моих песен. Мне сорок лет, и у меня немного времени для того, чтобы сжиться с новой идентичностью, но постепенно я начинаю предпринимать определенные шаги. Например, когда я в Турции делал переводы для Armenian Navy Band, произошло нечто странное. Один человек в магазине спросил меня: «Откуда твои друзья?» Когда я сказал, что из Армении, он спросил: «Ты тоже армянин?» Этот вопрос задавали мне впервые, и я ответил: «Да, я армянин»...
С турецкого перевел Рубен Мелконян |
